Сказано: «Хорошо, когда имя поэта звучит, как название государства. Государства независимого, с богатейшими залежами талантов, с большой и непростой историей, с победами и поражениями…».

Его имя знают и уважают в литературных кругах. Ну, как, скажите, можно не знать имя поэта, имеющего только в 2005 году 7 заметных журнальных публикаций, удостоенного за новую книгу «Осенины на краю света» премий популярных «Юности» и «Нашего современника», а также Большой серебряной Тютчевской медали? В 1999 году он возглавлял «поэтическое жюри» на празднике «Московской правды», проводимом на стадионе «Динамо». Об этом событии напоминает бережно хранимая Почетная грамота, подписанная главным редактором газеты — Шодом Муладжановым.

Накануне Всемирного дня поэзии, отмечаемого по решению ЮНЕСКО 21 марта, наш корреспондент Александр Бирюлин встретился с поэтом Андреем Шацковым.

— И всё-таки, Андрей Владиславович, как-то странно получается. Серьёзных публикаций — не счесть, значимыми литературными премиями Вы не обижены, и орден преподобного Сергия Радонежского, кроме Вас имеется ещё только у 3-х российских поэтов, а вот настоящего народного признания (кстати, вполне заслуженного) — пока нет. В чём тут дело?

— А кто из ныне живущих поэтов сейчас пользуется народным признанием? Во-первых, несколько поэтов-песенников, во-вторых, заслуженные мэтры поэзии, имена которых можно перечесть по пальцам.

О песенниках говорить, по серьёзному, не хочется, ибо для настоящего поэта авторы слов популярных современных шлягеров — не более чем просто текстовики, различающиеся по уровню своего ремесла.

«Мэтры», несомненно, достойны своей популярности. Но они заслужили её ещё тогда, когда слово звучало в отзывчивой среде, а потом, когда она превратилась просто в среду обитания (причем, зачастую, весьма убогую), новых имен в поэзии, практически не прибавилось.

Так уж случилось, что, имея первое — строительное образование, приходилось много работать, и обивать пороги редакций было просто некогда. Правда, стихи я писал всегда. Выпустил 4 поэтических сборника, получил дополнительный гуманитарный диплом, но в «настоящую» литературу пришел уже сорокалетним, а в Союз писателей России вступил только в 45 лет — в разгар бездуховных 90-х годов, когда лучшие поэты ушли во внутреннюю эмиграцию, из которой до сих пор по настоящему так и не выбрались.

«В небеса пошлет прощальный глас 
Колокол людского покаянья… 
Скольких нас не стало? Сколько нас 
За чертой призванья и признанья!..»

Как ни странно, это «первое пришествие» в «большую поэзию» оказалось удачным, а стихи — востребованными. Может быть потому, что пишу я их необычным для нашего времени, но вечным языком, часто используя таинство всех сорока церковнославянских букв, начиная с диковинной буквы «Аз» и кончая затейливой «Ижицей».

Этому языку, который сам по себе поэзия меня научила моя любимая бабушка по-маме, урожденная Руднева, между прочим.

— Что ж, расскажите нам подробнее «…из какого сора. Растут стихи не ведая стыда…».

— Да не из сора они растут, а из духовного строя человека, который, кстати, формируют близкие ему люди. Про Арину Родионовну, например, известно всё, а Вы знаете, что двух величайших русских поэтов Ф.И. Тютчева и М.Ю. Лермонтова, только в разные годы «доводил до ума» один и тот же скромный домашний учитель, рузский дворянин Семен Егорович Раич?

А меня «доводила до поэтического ума» бабушка — дальняя родственница капитана «Варяга».

«Нас нежно пестовали те, 
Те — 
         гимназистки и смолянки, 
Чьих, под Сморгонью в немоте 
Отцов покоятся останки…»

Прекрасно образованная, бабушка всегда мечтала, чтобы я стал поэтом.

Когда мои ровесники зачитывались «Капитаном Сорви-головой», я уже успел одолеть по её совету всего Карамзина. Бабушкин муж, а мой дед, под своей весьма известной в «белом» движении фамилией — Павловский, был выведен в булгаковской «Белой гвардии». Конечно, при Советской власти ему жилось не просто, однако, репрессирован он не был.

Другой дед, передавший мне не только фамилию, но и имя — рубился в Первой конной, стал «красным» генералом — соратником Г.К. Жукова и вместе с ним угодил в опалу.

«Грязь Родины — не Божия роса. 
Противовес крестов и обелисков. 
Наград посмертных и расстрельных списков, 
И ангелов России голоса!..»

Настоящий поэт явление штучное, непрогнозируемое. Внутренние противоречия всегда сопровождают его, но именно из них он черпает своё вдохновение. А мои противоречия, вероятно, были предопределены судьбами родни ещё до рождения…

— Необыкновенно интересной представляется история написания цикла стихов, которые Вы не побоялись назвать по-блоковски «На поле Куликовом».

— Не поддаются осознанию энергии, передаваемые нам предками. Именно от них берет начало мое Куликово поле. Может быть это они питали мои яркие детские сны, в которых на огромном гнедом коне я врывался в черные, ощетиненные сталью шеренги врагов и, поднятый на копья, просыпался вновь и вновь (это только потом, став взрослым, узнал, что в помощь своей азиатской коннице Мамай нанял в Кафе 4 тысячи знаменитой генуэзской пехоты, одетой во всё черное).

А может быть «память предков» завещала мне волшебные места малой родины — древней Рузы? Ведь ружане точно участвовали в Куликовской битве в составе Большого полка.

Вообще, с местами, которые пронизывают энергии Куликова поля, мне везло всегда. Всю свою юность я прожил в доме, напротив Сокольнической мастерской Юрия Ракши, чей «Куликовский» триптих, написанный в этих стенах, стал предметом поклонения воистину всей России.

Свой цикл на «Поле Куликовом» я писал почти 20 лет! Вроде бы уже поставил окончательную точку, но, оказывается, я его ещё, видимо, не завершил, ибо совсем недавно написал новое стихотворение «Предстояние» (Август 1380 года).

«В малахае упрятав и лоб и глаза, 
Отгоняя досужего слепня камчою, 
Нависает над Русью степная гроза! 
Полыхает огнём горизонт кумачово!..»

Возможно, кто-то обвинит меня в эпигонстве. Но тем — то и отличается Куликово поле от затоптанного литературного пространства, что на его бескрайнем просторе никому не должно быть тесно в одном строю с Софронием Рязанцем, Епифанием Премудрым, Александром Блоком, Сергеем Бородиным, Дмитрием Балашовым и другими литературными ратоборцами. У каждого из них — своё Куликово поле…

С момента величайших их битв, принадлежащей, по словам Блока, к «символическим событиям русской истории», прошло 625 лет, но эта тема по-прежнему очень волнует меня. Особенно остро я ощутил это в день празднования этого юбилея, не иначе, как по Божьему промыслу приходящемуся на Рождество Пресвятой Богородицы — 21 сентября. В этот удивительно ясный день мне посчастливилось сопровождать Министра культуры России Александра Сергеевича Соколова на всенародный праздник в Тульскую область, где находится государственный музей-заповедник «Куликово поле».

— Читатели, думаю, немало удивятся, когда узнают, что Вы работаете советником министра культуры и массовых коммуникаций. Само словосочетание — «поэт-чиновник» даёт обильную пищу для размышлений.

В этом, по моему глубокому убеждению, нет ничего несовместимого или удивительного. Да, я отработал в министерствах и ведомствах более 15 лет. Министерства — это особый мир, весьма дисциплинирующий, развивающий организационные и литературные (да-да!) способности. Посмотрите, каким замечательным «штабным» языком пишут до сих пор канцеляристы, в отличие от многих членов СП. С плохо поставленной грамотностью в Министерстве просто нечего делать. Здесь она должна быть на уровне врожденной.

Между прочим, прекрасные русские поэты частенько ходили в чинах, и порою даже в генеральских, как например генерал-прокурор Российской Империи, действительный тайный советник Гавриил Державин. Или товарищ министра иностранных дел, тайный советник Федор Тютчев. Или статский советник Александр Грибоедов. Впрочем, мне до их звезд далеко. Но Пушкина, имеющего придворное звание камер-юнкера, я уже перегнал. (Смеётся).

За свою жизнь мне приходилось работать под руководством весьма сильных личностей — министра химической промышленности СССР В. Листова, министра транспорта России С. Франка, постпреда республики Саха (Якутия) К. Иванова, а теперь вот министра А. Соколова.Все они очень разные люди, но есть у них и общие черты. Они — не равнодушны к людям, и являются истинными «державниками».

— Наверное, литературный завет «ни дня без строчки» в таких условиях выполнить трудно? Когда же Вы творите, занимаясь собственно поэзией? Может быть, пустите нас в свою творческую лабораторию?

Этот афоризм Плиния Старшего больше подходит для прозаиков, которые, как известно, пишут свои произведения абзацами в отличие от поэтов, которые пишут строчками, словами и даже отдельными буквами.

А где взять такие слова и буквы, когда «года к презренной прозе клонят» — вот вопрос. И тут уже на первый план выходит некая «молодость души», которая лучше сохраняется у того поэта, который «не расплескивает огня своего в словесных забавах» и любит одиночество.

«Я научился праздновать один 
Все даты, все свершения былого. 
И верить в силу собственного слова. 
Как в голос крови и слова родни!..»

Есть еще один известный афоризм о том, что «писать надо либо хорошо, либо никак». Поэтому сейчас я пишу не более 10 стихотворений в год, иначе не хватит «небесной энергетики». Причем, часто возвращаюсь и работаю над ранее написанными произведениями, всегда помня, что за стихами кроме опыта культуры должен стоять опыт судьбы.

Когда почувствую, что в своём творчестве перестаю «идти по вертикали», может быть стану писать «историческую прозу», хотя и без меня хороших авторов этого жанра сейчас хватает.

— Позвольте узнать, какими, например, вопросами Вам приходится заниматься сейчас в министерстве?

Информационным обеспечением деятельности министерства, «круглыми столами» со СМИ, сопровождением министра во время его поездок по регионам России. А ездит он, действительно, очень много.

А ко «Всемирному дню поэзии», отмечаемому по решению ЮНЕСКО в день весеннего равноденствия — 21 марта, прямо в министерстве готовится ещё один «круглый стол» с участием ведущих поэтов России, многие из которых «по совместительству» руководят журналами и альманахами. В литературном мире это мероприятие уже успели окрестить «коллегией поэтов». Специально к этому дню ассоциацией «Лермонтовское наследие» учреждена Международная Лермонтовская премия в области литературы, музыкального и изобразительного искусства.

Надеюсь, что, что данная акция, координатором которой я являюсь, поможет поднять престиж отечественной поэзии, чья нынешняя нравственная и социальная незащищенность очевидна и является занозой в сердце. И всё же, верю, что «кризис восприятия поэзии» удастся преодолеть, ибо без неё человек духовно ущербен.

— Дай Вам Бог успехов и спасибо за интервью.

интервью провел Александр Бирюлин 
«Московская правда» от 4 апреля 2006 года, стр.9