Сон о Вербном

Новый год. Сугробы выше кровель. 
Но наперекор календарю 
Тетерев токует, выгнув брови, 
Прозревая вешнюю зарю. 
Свет небесный — холоден и скуден. 
Беспокоен снега океан, 
Словно знает: день придёт — не суден. 
Вербною любовью осиян. 
И стремясь из тесной колыбели, 
Подчиняясь солнцу и теплу, 
Краснотал и чернотал в апреле 
Выбросят пушистую стрелу. 
И народ поднимется на взгорок, 
На взлобок, угор и старый холм. 
Чтоб на миг увидеть древний город 
И в воротах — путника с ослом. 
И сердца откроются Мессии. 
Но минует время вещих снов… 
И снегов достанет у России, 
И дорог — к подножию крестов. 

Воинам России

Вдоль речки дымится порез 
Несомкнутых льдов по стремнине. 
Никак не кончается лес 
На русской бескрайней равнине. 
В галопе крещенской пурги, 
Под платом рождественской ночи 
Таятся в чащобах враги, 
Мерцают разбойные очи. 
Каким мне ключом запереть 
Границу от края до края? 
Россия — вселенская твердь, 
Отнюдь не преддверие рая. 
Какой заповедной строкой 
Пришедшей на память молитвы 
Хоть на год продлить твой покой, 
Чтоб силы достало для битвы?! 
Но нет, не расходится мгла, 
И рваные тучи теснятся. 
На струганых досках стола 
Харлуг и прадедовы святцы. 
Застыли в углу образа 
Небесным, летучим отрядом, 
И сын поднимает глаза 
И смотрит внимательным взглядом. 
И дланью обнял рукоять, 
Расслышав отцовское слово: 
«Рождённым в России — опять 
Средь поля стоять Куликова! 
И падать от стрел и от смут 
За Правду средь бранного дыма… 
А павшие — утром придут, 
Ведь мёртвые сраму не имут! 
Лишь просят включить в литию 
Забытого воина имя. 
И места всё меньше в строю 
Осталось 
меж нами и ними!» 

Дотянуть до весны!

Дотянуть до весны, синеглазой, летящей, поющей. 
Услыхать соловья заполошную, дивную трель… 
Утонули в снегах заповедные Рузские пущи. 
И навылет сквозит по замерзшим дорогам метель. 
Холода, холода — над Россией и пряничной Рузой, 
Где церквей перезвон застывает в мороз на весу. 
Где деревья стоят, пригибаясь от снежного груза. 
Где восход и закат продолжают одну полосу. 
По зиме, 
что может окончиться тихо и просто, 
Как кончаются зимы средь мартовской талой воды, 
И бредут холода, опускаясь в лощины с погоста, 
Словно сумрачный причт, 
возвращаясь с поминной страды. 
И всю ночь напролёт — затаённое прошлое снится 
В это смутное время, под самый конец февраля: 
Я стою на дворе, а в руках моих птица-синица, 
И кружит надо мною, как за`меть, перо журавля. 
Дотяну до весны, до берёзовой Пасхи апреля, 
До цветенья черёмух на Рузы крутом берегу… 
Горюном-журавлём, над заветной околицей рея, 
Всё равно дотяну, если просто дожить не смогу. 

Возвращение к себе

Приспеет октябрь, и клюква пойдёт по лесам. 
Вернее, она побежит по прокисшим болотам. 
И может быть я, 
если только успею, — я сам 
Об этой поре напишу перед зябким уходом. 
Как строились ели вдоль узкой тропы в караул, 
Где мы пробирались под вечер в деревню с грибами. 
И пёс на дворе бесконечную песню тянул. 
Чтоб было не скучно в своём одиночестве маме. 
Пустые колоды лежат, как повапленный гроб, 
И мама, предчувствуя скорую сердцем разлуку, 
Сказала: «Ступай, на дорогах сейчас чернотроп…» — 
И тихо к стеклу приложила прозрачную руку… 
Не каждый ушедший до светлой мечты доскакал. 
Не каждый домой из далёка вернулся понуро… 
У волчьего времени — волчий, звериный оскал. 
И с лисьим окрасом дублёная зимняя шкура. 
Но в сполохе гроз и в мерцанье трясинных огней, 
Вдоль шалой воды, уносящей буруны к закату, 
Я шёл до конца, оставляя друзей и коней, 
Внимая вселенского боя глухому раскату! 
И там, где заплотом судьбинный предстал перевал, 
Его одолев, между кручами и облаками, 
Я мёртвые губы бессмертной страны целовал… 
И вспомнился дом… И заплакалось горько по маме. 

Прощание с апрелем

Прощай, сероглазый апрель. 
Придётся ли встретиться снова? 
Сдержи до конца своё слово… 
Я жду тебя в дождь и в метель — 
Вернись, долгожданный апрель. 
Приходит Вальпургии ночь, 
И ведьмы на шабаш слетятся, 
И только заветные святцы 
Возмогут сегодня помочь 
В бесовскую майскую ночь. 
В пришедший безжалостный май 
В личине пушистого зверя, 
Но я, машкераду не веря, 
Изыди — шепчу — не замай! 
Поминную летопись, май, 
Храню я в смятенных глазах. 
И дале — по лезвию бритвы, 
Опершись на посох молитвы, 
В берёзовых скроюсь лесах, 
Где сок словно слёзы в глазах! 
И кружит над миром печаль — 
Там, в небе, средь птичьего гама, 
Грустит одинокая мама. 
И плавится жизни свеча, 
И бродит в потёмках печаль… 

Июль

Таким и должен быть июль: 
Со зверобоем, земляникой, 
С жарой истомной, но великой, 
И трассами пчелиных пуль. 
Уже до рос — недалеко, 
Но солнце — так же ярко светит, 
И ты ныряешь на рассвете 
В реки парное молоко. 
А коршун — небо сторожит, 
И прячет ветви в воду тальник, 
И чей-то огненный купальник 
Шальную голову кружит. 
Как будто не было зимы. 
Снега не падали отвесно, 
И было жить неинтересно, 
И умирали в стужу мы! 
Но тот, кто верил, тот воскрес 
И стеблем потянулся к свету — 
Вторую жизнь прожить за лето, 
Но только полную чудес. 
С цветеньем золотых шаров, 
Которых в червене не ждали. 
Но вот они — цветы-медали 
За пару лёгких летних строф. 
Мечтой рождённых в сонный зной, 
Под небом — выцветшего ситца, 
Хотя б до завтра отпроситься 
В прохладу, 
с осени листвой. 

Баллада о времени

Было время соловьиной ночи. 
Раз хотя бы в сумрачном году. 
Юных листьев, облетевших почек, 
Поцелуев робких на ходу. 
Было время вьюги тополиной, 
Бремя ускользающего дня, 
Серп моста, нависший над стремниной, 
Помнит, как ушла ты от меня… 
Будет осень, 
будет, будет, будет. 
Сменят «розу» шалые ветра. 
Поутру меня дождём разбудит 
Осени печальная пора. 
И под листопада каруселью, 
Рыжиков собравши на пятак, 
Ухнет леший филином за елью, 
Услыхав осенний гон собак… 
Над строкой заветной замираю. 
Реквием минувшему творю… 
Только год опять несётся к маю, 
А душа стремится к сентябрю. 
И не спится снова почему-то. 
И туманно прошлого кольцо. 
И ложится каждая минута 
Времени 
морщиной на лицо. 

Ноябрьская исповедь

В ноябре упало на листву 
Сердце 
и зашлось от лютой стужи. 
Ты не нужен больше никому, 
И подавно сам себе не нужен. 
Что хмельное лето вспоминать? 
Подставлять лицо былой капели? 
Маму звать, а любящая мать 
Растворилась в солнечном апреле! 
Что там за стеною — хмурь и глад? 
Что там впереди — зимы оскома, 
Тапочки и байковый халат: 
Хорошо бы не в больнице — дома. 
Да любимой женщины спина: 
Строгая, колючая, чужая. 
С совестью бессонная война, 
От обиды — рана ножевая. 
И в друзей разорванном кругу 
Лепестки кафизм на аналое. 
Сколько их споткнулось на бегу?! 
Сколько проросло плакун-травою?! 
Надо жить, а как без света жить? 
Темнота копится за порогом. 
Камень бел-горюч во мгле лежит. 
Без призора брошенный Сварогом. 
Это твой последний оберег. 
Твой последний луч дневного света… 
Холода… Ноябрь… Первый снег… 
Исповедь печальная поэта.