В мае 2011 года в моей трубке раздался взволнованный женский голос: «Андрей, Командарм очень хочет тебя видеть!» Звонила Людмила Васильевна Фирсова– жена лучшего, по моему глубокому убеждению, поэта конца ХХ века – Владимира Ивановича Фирсова, которого мы за смелый, решительный характер и несгибаемую харизму почтительно именовали в своём поэтическом кругу Командармом. Но вместе с тем он оставался в душе тончайшим лириком, вся лирическая любовь которого была обращена на службу Отечеству. Воспитанник Александра Твардовского, задушевный друг Михаила Шолохова и Юрия Гагарина – он сам казался мне воплощением, частичкой самой этой Отчизны. Кто не знает его щемящих душу строк! 

Родина суровая и милая
Помнит все жестокие бои.
Вырастают рощи над могилами,
Славят жизнь по рощам соловьи.

Дней военных грозные мелодии,
Радость или горькая нужда –
Все проходит, остается Родина,
То, что не изменит никогда.

То, что происходило в стране с поэзией (да и не только с ней), конечно, не могло не ранить Командарма. Последние два года он тяжело болел, практически не цепляясь за жизнь, и если бы не его верная Людмила Васильевна… 

Владимир Иванович как бы усох. Тише стал его голос. Однако взгляд золотисто-карих глаз был по-прежнему твёрд и светел. «Послушай, зная, что ты никогда не оставишь наше дело, я хочу подарить тебе как человеку, возродившему выпуски главного поэтического альманаха «День поэзии», самый первый номер этого издания со стихами девятнадцатилетнего Володи Фирсова, вышедший в 1956 году!» 

Надо ли сказать, что почувствовал я, принимая последний дар любимого товарища. Огромная книга, «огоньковского» формата, в красной обложке.На обложке типографски напечатаны все автографы участников тогдашнего альманаха. 

«Подпишите, Владимир Иванович», – взмолился я, протягивая ему ручку и раритет. Он несколько раз пытался взять в руки перо, но потом грустно улыбнулся и лишь покачал головой. 

Чтобы скрыть невольные слёзы, я отвернулся и перевёл разговор на другое. «Владимир Иванович, а я ведь вам свою новую юбилейную книгу принёс. На«погляд», так сказать». Он немного оживился и сказал: «Начни читать», – внимательно выслушал начало, а потом спросил: «В твоё «Избранное» всё лучшее вошло? «Осенины на краю света» вошли?» Так называлась книга, которую он мне рецензировал в 2005году. 

«Вошли, – сказал я. – Отдельной, доработанной главой, которая называется «Славянский календарь поэта». 

«Достань-ка из шкафа рецензию и медленно читай. Я хочу её обновить. Жаль, что на всю книгу сил и времени не остаётся…» 

Его последний привет, самый дорогой для меня отклик на книгу «Лествица в небо» (Избранное), которую, как теперь понимаю, я писал всю жизнь. 

 

Открываю на одной из страниц только что составленной книги «Лествица в небо» своего собрата по литературному цеху поэта Андрея Шацкова – главу «Славянский календарь поэта» (Осенины на краю света): 

«Осенины! Музыка этого исконно русского слова несказанно волнует и завораживает меня в ту высокую и светлую пору, когда ослепительный свет льется на покрытую алой порошей листопада землю и начинается осенний лёт птиц, листьев, паутинок и поэтического вдохновения. Словно далекий благовест рассыпается в ласковой тиши: «О-СЕ-НИНЫ!»… 

Так просто и хорошо, в стиле К. Паустовского или И. Соколова-Микитова, написаны эти вдохновенные строки бегло прочитанной мною шацковской прозы, что на сердце становится радостно и светло, как, вероятно, было и у самого автора, открывшего для себя и для нас это удивительное время года, длящееся, согласно словарю Даля, со Второго (Яблочного) Спаса до Великого праздника Покрова. 

Я недаром упомянул двух этих писателей, которые по большому счету, несомненно, должны считаться поэтами – поэтами земли Русской, а за одно и Рузской. Ибо значительную часть своей жизни они провели в Старой Рузе – замечательном месте, где всегда билось сердце творческой интеллигенции России. Месте, сказочная красота которого в самых разных жанрах навсегда остается в лучших произведениях многочисленных писателей. Андрей Шацков – тоже из этих благословенных мест: 

Но на весь этот сором, на древний погост,
На Димитрия храм изузоренный дивно,
Зачарованно падают ливни из звезд.
Заповедно – желанные звездные ливни!

Стихотворение «Август», как и другие стихи поэта, написано удивительным русским языком, присущим только данному автору, бережно сохранившему в текстах таинство всех сорока церковнославянских букв. Такие стихи принято называть «духовными», до них нельзя «дописаться». До них можно только «дожиться». 

Но в Троицын день со смятенной душой,
Забывшей про Божие слово,
Пребудут в скорбях над тщетой, надо лжой
Три лика Андрея Рублева.

«Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи…» – писала Анна Ахматова. Стихи Шацкова растут не из сора, а из строя души, «Которая, как раненая птица, / Должна из Горней выси возвратиться / На наши ледяные рубежи!». Именно так, ибо настоящему поэту Горние выси неба зачастую ближе земли. 

Под словом «земля» здесь необходимо понимать бренную обыденность. Но если слово «земля» применить к понятию Родина, то кажется, что автор от первой до последней строки пишет одно исповедальное стихотворение о любви к России, завещанной ему и со стороны деда – красного генерала, оставившего поэту свою фамилию, и со стороны другого деда – белого офицера, чья фамилия упоминается в булгаковской «Белой гвардии». 

В последнее время слова: «Россия», «Русь» несколько потускнели от расхожего употребления. Каждый второй автор стучит себя кулаком в грудь, декларируя любовь к Отчизне. Причем чем меньше таланта, тем громче крики и стуки… 

Настоящая любовь шума не переносит. Лирический шепот может скорее достигнуть замученных криками ушей слушателей… 

И будут снега от Покрова пластаться,
И плакать капелями в день Евдокии.
И встретиться вновь тяжелей, чем расстаться,
Чтоб стужей дышать на дорогах России…

Встретиться на необъятных просторах России действительно трудно, но они – встретились. Я имею в виду стихи Андрея и художниц, в разное время иллюстрировавших его книги. Теперь, сведенные на страницах «Избранного», они производят удивительно целостное впечатление. Хочется поклясться, что книгу иллюстрировал один человек. Но это не так. Художница Ирина Егорова, будучи совсем молодой, училась у меня в Литературном институте. Две другие художницы, насколько я знаю, тоже очень молоды, однако их художественное восприятие стихов Мастера доказывает, что его поэзия одинаково близка всем возрастам… 

Не помню, кто, но воистину верно сказал: «Поэт пишет прозу словами, а писатель абзацами». 

Проза Шацкова написана именно словами, а из этих слов, складывающихся в легкие и светлые литературные эссе, вы можете узнать, что: 

– между Рождеством (7 января) и Крещением Господним (19 января) временной интервал составляет не только 13 дней, но и 30 лет, ибо именно в этом возрасте крестился Спаситель; 

– кроме Рождественских святок, длящихся между названными двунадесятыми праздниками, существуют так называемые «зеленые святки», приходящиеся на «Семиковую» неделю перед Троицей; 

– Куликовская битва, не иначе как по промыслу Божьему, пришлась на праздник Рождества Пресвятой Богородицы; 

– Симеон– Богоприимец, узревший на Сретение в младенце Иисусе – Мессию, – прожил около 360 лет. 

Я знаю, как трудно для настоящего поэта писать прозу, но так называемая «проза поэта» была на Руси всегда, а её лучшие образцы пережили века. Например, «Слово» вещего Баяна или «Князь Серебряный» гениального А.К. Толстого. 

Итак, перед вдумчивым читателем новая поэтическая книга – удивительный сплав нежной лирики и русской национальной традиции, показанной не через память детства, как в знаменитой книге И. Шмелева «Лето Господне», а через раздумья зрелого человека, бережно сохранившего «Крест отцов, не сорванный с груди…». А проводниками в путешествии по этим традициям, этому замкнутому циклу православных праздников «на пограничье света» служат «Ангелы России». 

Именно на переломе двух прошлых веков цвела поэзия «серебряного века», к последним осколкам которой я причисляю творчество Андрея Шацкова. 

Именно таких, осененных Горним светом книг не хватает людям на неожиданно жестком стыке двух нынешних эпох.