Так неожиданно абсолютно пророчески (а по-другому у Больших поэтов не случается) была названа последняя прижизненная книга стихов Андрея Владимировича Романова, которая скоро обязательно должна выйти, но автор её не увидит. 29 мая 2014 года, как раз на Вознесение Господне, его огромное, больное сердце сделало последний бешеный толчок в груди и остановилось… Поэтический плацдарм неповторимой Санкт-Петербургской поэзии съёжился, как шагреневая кожа, а графоманы всех мастей ещё усерднее заскрипели перьями, превознося достоинства своей личной поэзии и уверенные, что автора строк //Выхожу из парадной один на один //С Ленинградом, в котором родился и рос// скоро забудут. Но, как же они ошибаются!

«Мы и наши дети» ? именно так называется замечательная передача на Санкт-Петербургском радио, которую ведёт Ирина Образцова. А некий «литературный уклон», ставший фирменным знаком этой неординарной передачи, ради которой я частенько приезжал из Москвы, придавал Санкт-Петербургский поэт Андрей Романов, личность совершенно примечательная и незаурядная в Питерских издательско-писательских кругах. Литературный эрудит, который сам всю жизнь оставался большим ребёнком, с душой распахнутой настежь и готовой помочь каждому мало-мальски талантливому литератору. Скольких он воспитал чистейшим русским словом, которое только и сохранилось в культурной столице Родины. Да, он нажил множество врагов, будучи вспыльчивым и резким, стоя до последнего за истину, а вернее за то, что являлось безусловной истиной в его понимании. На древнерусском, который он так любил, это называется прекрасным словом – РЕСНОТА. 

Поэзия петербуржца Андрея Романова при всей её содержательной сложности создаётся по классическим канонам русского силлабо-тонического стихосложения. Так что в отношении формы всё, можно сказать, по старинке. Однако Романов чаще использует не «опостылевший четырёхстопный ямб», а ещё не исчерпанные трёхсложники. Добавьте к этому точную рифму – и у вас получится вроде бы стандартная модель поэзии. Современной же она становится благодаря содержанию, индивидуальной авторской концепции, не отдельной удаче. 

Поэт Андрей Романов, родившийся в победном 1945 году, имеющий в личном архиве автограф Михаила Дудина, создаёт свою – необычную, «не такую», настоящую Поэзию. Тематически обращённая к памяти павших, восстановлению русских городов, непростой послевоенной жизни, его Поэзия имеет ни с чем не сравнимую энергетику и почти космическое звучание, облачённое в причудливые для неподготовленного уха формы. 

Сложно сказать, что больше привлекает в поэзии Андрея Романова. Неповторимая энергетика? Художественность? Загадочность? Да, безусловно. Однако самое главное, на наш взгляд, заключается в уникальном умении поэта любить жизнь во всех её проявлениях. И когда Романов легко и непринуждённо вспоминает о том, как «коммунальный кот по кличке Барсик гонит крыс в подпольную дыру», вдруг невольно осознаётся – вот же она, наша неповторимая русская жизнь, где смех всегда сквозь слёзы, блеск и нищета, «миллион контрастов и затей»… 

Андрей Владимирович Романов много сделал для отечественной литературы: воспитывал учеников, выпускал Питерские журналы и альманахи, вёл передачи на Ленинградском радио, курировал литературную премию им. Бориса Корнилова, а в 2007 году удостоился чести быть главным редактором уникального альманаха «День поэзии «Санкт-Петербург – Россия». Благодарность, полученная им от Министра культуры и массовых коммуникаций России, была вполне заслужена. К его 70-летию готовилась уже Почётная грамота Министерства, но он не дожил до него ровно 7 месяцев. 

Дорогой Андрей Владимирович! Вы, конечно, хорошо знали ставшей сакраментальной фразу, что когда уходит гений, мир содрогается, но никогда не считали гением себя, предпочитая искать их среди Вашего огромного круга литературных знакомых. Да, мир не содрогнулся, когда в день похорон Вы лежали освещённый скупым Питерским солнцем в так любимой Вами Ленинградской Суйде, недалеко от могилы Пушкинской Арины Родионовны.

Но содрогнулся мой внутренний мир. Потому что теперь уже никогда мы не будем сидеть плечом в плечо в тесной Питерской радиорубке – слева я, в середине – наша любимая ведущая Ирина Алексеевна, справа – Вы, счастливый от новой встречи с единомышленником и собратом по перу… 

Спите спокойно. Вы ничего не задолжали поэзии. Это она задолжала Вам!

ПРОСКОМИДИЯ

Друг далёкий, как скорбен тот древний погост.
Где умолкла твоя Петроградская лира…
Млечный путь опадает слезинками звёзд.
Ты об этом мечтал, отрешаясь от мира?

От безумного мира, где каждый был рад,
Подтолкнуть тебя в путь к роковому порогу.
Ты об этом скорбел, мой ушедший собрат,
Так внезапно собравший пожитки в дорогу.

А пожитки поэта – как воздух легки,
Но порой тяжелее, чем камень Сизифа.
Ты зачем не подал на прощанье руки,
А исчез в лихорадке весеннего тифа

Купоросную зелень газонов кляня,
На которые вылились майские струи?
Ленинград не пройдёт мимо судного дня,
Если память поэта забудется всуе.

Мне останется – съездить в гранитный удел,
Ощущая, как горло сдавила рубаха.
И увидеть, что стол от стихов твоих – бел,
От стихов оперенья лебяжьего праха!